Ночи Ромадана

ПОСЕЩЕНИЕ ПЕРЫ

Послушай,— сказал тот,— я хочу попросить тебя о большой услуге. Я должен отправиться в Бурсу по важному делу. Ты знаешь, что жена моя очень красива, и для меня просто пытка оставлять ее здесь со слугами, которым я не очень доверяю... И вот, друг мой, ночью мне пришла такая мысль: я поручу тебе охранять честь моей жены, Я знаю твою деликатность и глубокое ко мне уважение п буду счастлив доказать тебе свою симпатию.

—   Несчастный! — вскричал Карагёз.— Ты сошел с ума! Посмотри на меня хорошенько!

—   Ну и что?

—   Как! Разве ты не понимаешь, что, взглянув на меня, твоя жена не сможет побороть искушения принадлежать мне?

—   Не думаю,— возразил турок,— она меня любит, и, если мне следует опасаться, что она не устоит перед соблазном, вряд ли он будет исходить от тебя, мой добрый друг. Порукой тому прежде всего твоя честь, а потом,.. Клянусь Аллахом! Ты так странно сложен!.. В общем, вся надежда на тебя!

Турок уходит. «Как люди слепы! — говорит Карагёз.— Я странно сложен! Скажи лучше: слишком хорошо сложен! Слишком красив, слишком соблазнителен, слишком опасен!

Ну что ж, мой друг поручил мне стеречь свою жену; нужно оправдать его доверие. Войдем в дом, как он просил, и устроимся на диване... О ужас! Его жена, любопытная, как все женщины, захочет на меня взглянуть... И как только она увидит меня, восхищению ее не будет предела и она не сможет совладать с собой. Нет, лучше не входить... останемся у дверей, как часовой спахи на часах. Ни одна женщина не стоит того, чтобы терять из-за нее друга...»

Эта фраза вызвала одобрительные возгласы у мужской части публики. Затем последовали куплеты; эти пьесы похожи на наши водевили, в припеве часто повторяется слово «баккалум» — любимое выражение турок, которое означает «неважно», «не все ли равно».

Несмотря на кисейный занавес, за которым декорации и персонажи   выглядели   немного   расплывчато,   Карагёз с

черными глазами, густыми бровями и весьма выдающимся мужским признаком был виден вполне отчетливо. Казалось, его уверенность в собственной неотразимости не удивляла зрителей.

После куплетов он погрузился в раздумье. «Что делать? — спрашивал он себя,— конечно же, стоять у дверей в ожидании, пока не вернется друг... Но эта женщина прекрасно сможет меня разглядеть через машрабийю. Кроме того, она в любой момент может выйти из дома под предлогом, что идет с рабынями в баню... А этому не вправе помешать даже муж... И тогда она уж будет любоваться мной сколько душе угодно... О неосторожный друг! Зачем ты поручил мне этот надзор?»