Ночи Ромадана

САН-ДИМ ИТРИ

Большинство гуляющих заходят в уютные придорожные кофейни. По левую руку расположена одна такая кофейня с просторными галереями, которые с одной стороны выходят к кладбищу, с другой — к долинам и холмам, где среди садов рассыпаны домики. За ними на горизонте прорисовываются кружевные очертания стамбульских мечетей и минаретов. Эта изломанная линия горизонта, по которой почти безошибочно можно угадать вход в Босфор, в конце концов начинает утомлять взор своим однообразием.

Кофейня — место встречи веселых компаний, как у нас в кафешантанах на Елисейских полях. За двумя рядами столиков по обе стороны улицы расположился весь цвет Перы. Мороженое, лимонад, кофе подают на французский манер. Единственное, что придает этому заведению местный колорит,— неизменное присутствие трех или четырех журавлей; как только вам приносят кофе, они застывают перед столиком, как вопросительные знаки. Их длинные, торчащие над столом клювы не решаются посягнуть на содержимое сахарниц. Они почтительно выжидают. Эти ручные  птицы  ходят  от  стола  к  столу,  получая  сахар.

Неподалеку от меня расположился немолодой седой мужчина в старомодном черном костюме с белым галстуком и ярким бантом в петлице. Он сложил на своем столике все франкские газеты, которые были в кафе, я тоже с удовольствием ознакомился бы сейчас со свежими новостями из Европы. Поверх всей этой пачки газет лежал раскрытый «Moniteur Ottoman», который он внимательно читал. Извинившись, я осмелился осторожно потянуть из этой стопки газету; он бросил на меня такой яростный взгляд, который я встречал только у завсегдатаев старых

парижских кафе...

—   Я еще не прочел «Moniteur Ottoman»,— возмутился он. Я подождал несколько минут. Наконец он смилостивился и протянул мне газету с поклоном, от которого повеяло восемнадцатым веком.

—   Сударь,— сказал он,— сегодня у нас большой праздник. В газетах сообщается о рождении принцессы, и это радостное событие для всех подданных его высочества совпало с началом рамадана.

Теперь я понял, почему повсюду царит такое оживление, и терпеливо ждал, пока сосед поочередно передавал мне прочитанные франкские газеты, которые я, в свою очередь, быстро просматривал, а в паузах глядел на дорогу, запруженную каретами и всадниками.

Он, безусловно, оценил мою вежливость и терпение и, когда я уже собирался уходить, произнес:

—   Куда вы идете? На бал?

—