Ночи Ромадана

ГРЕЧЕСКАЯ ДЕРЕВНЯ

Молодежь, как во времена древнего Алкимадура, вывешивает цветочные гирлянды над крашеными воротами, быть может, это восходит к традициям греческих гетер. Увы, мимо нас прошел не античный любовник в венке из пышных цветов, а какой-то субъект английского вида, вероятно, моряк, но одетый во все черное, в перчатках и в белом галстуке. Его сопровождал нанятый им скрипач, призванный, несмотря на свой меланхолическии вид, вносить оживление в прогулку англичанина. Мы решили, что это какой-нибудь боцман, который после длительного перехода весьма расточительно тратит заработанные им деньги.

Мой спутник остановился перед одним из домов, который, так же как и остальные, снаружи не был освещен, и несколько раз осторожно постучал по глянцевитой двери. Ее не без опаски открыл негр, но, увидев, что мы в шляпах, приветствовал нас, величая эфенди.

Дом, где мы очутились, несмотря на изящество внутреннего убранства, никак не соответствовал расхожим представлениям о турецком доме. Время идет вперед, и пресловутая незыблемость старого Востока начинает поддаваться натиску цивилизации.

Реформа, нарядившая турка в красную феску и наглухо застегнутый сюртук, внесла и в дом строгость убранства, свойственную европейским интерьерам. Отныне нет пышных арабесок, лепных потолков, похожих на пчелиные соты или пещерные сталактиты, нет больше кружевных решеток и резных потолков из кедрового дерева, вместо них гладкие, блестящие от краски стены с простыми лепными карнизами и банальными картинками, несколько горшков с вьющимися растениями — и все это в том самом стиле (вернее, с тем отсутствием стиля), который лишь отдаленно напоминает старинный восточный стиль, затейливый и волшебный.

В первой комнате находились слуги. Во второй, украшенной с большой пышностью, предо мной открылось поразившее меня зрелище. Посредине комнаты стояло нечто вроде круглого стола, покрытого толстым ковром, вокруг которого размещались кровати в античном стиле, здесь их называют тандур; на них полулежало несколько женщин, вытянув ноги к центру стола, где под ковром была спрятана жаровня, излучавшая тепло. Величественная и горделивая осанка, ослепительные наряды, накидки, обшитые мехом, прически по старинной моде говорили о том, что эти дамы достигли того возраста, когда не следует обижаться на слово «матрона», бывшее столь употребительным у римлян; они просто привели на вечер своих дочерей или племянниц и ждали их, как матери актрис из Оперы ждут в фойе окончания спектакля. Все они большей частью жили по соседству и возвращались домой лишь на рассвете.