Ночи Ромадана

СУЛТАН

Я направлялся в гавань, когда мимо меня проехал султан в довольно странном экипаже: лошади, запряженные цугом, тащили двуколку, к откидному верху которой, широкому, как балдахин, была прикреплена бархатная занавеска с золотой бахромой. Султан был одет в простой, наглухо застегнутый сюртук, какие турки носят со времени реформы, и единственное, что отличало его,— это императорский вензель из бриллиантов на красной феске. Его бледное аристократическое лицо носило печать меланхолии. Машинальным движением я снял шляпу, приветствуя его, разумеется, из вежливости, а вовсе не из боязни разделить участь армянина с Балык-базара... Он внимательно носмотрел на меня, так как тем самым я нарушил местный этикет. Здесь не принято приветствовать султана.

Мой спутник, которого я потерял в толпе, подошел ко мне и сказал:

— Последуем за султаном, он тоже направляется в Перу, только он пересечет Золотой Рог по понтонному мосту. Это более долгий путь, но зато там не нужно пересаживаться на лодку, тем более что сейчас на море легкое волнение.

Мы двинулись за экипажем, который медленно спускался по длинной улице мимо мечетей и роскошных садов, и после нескольких поворотов очутились в квартале Фанар, где живут богатые греки — негоцианты и вельможи. Многие дома этого квартала — настоящие дворцы; в тепн высоких мечетей притаилось несколько церквей, украшенных изнутри недавно выполненными фресками, и все это в черте Стамбула, по преимуществу турецкого города.

Дорогой я поведал своему другу о впечатлении, которое произвел на меня необычный облик Абдул Меджида, его быстрый взгляд, в котором, казалось, я успел прочесть упрек за то, что приветствовал его как заурядного властелина. Мне понравились его бледное тонкое лицо, миндалевидные  глаза,  удивленно и доброжелательно взирающие на мир из-под бахромы густых ресниц, изящество его облика.

   Как он мог,— спросил я,— приказать казнить этого несчастного, чье обезглавленное тело мы видели на Балык-базаре?

   Он ничего не мог сделать,— ответил мой спутник,— власть султана более ограниченна, чем власть конституционного монарха. Он вынужден считаться с влиянием уле-мов, представляющих судебную и религиозную власть в стране, а также с народом, который выражает свой протест мятежами и поджогами. Разумеется, он может призвать войска, столь часто притеснявшие его предков, и навязать свою волю; но кто спасет его затем от яда, орудия расправы ближайшего окружения, или от кинжала любого из его подданных? По пятницам султан обязан публично молиться в одной из мечетей города и, таким образом, поочередно посещать все районы Стамбула. Сегодня он отправляется в текке Перы; это монастырь «кружащихся» дервишей.

Мой друг поведал мне и другие подробности о положении, в котором находится султан, что в какой-то степени объясняло, почему на его лице была написана такая грусть. Вероятно, он — единственный турок, который может пожаловаться на неравенство социального положения. Мусульмане проявили себя вполне демократично, поставив во главе нации человека, чье положение одновременно выше и ниже положения остальных.

[1]2